Экологическая и климатическая проблематика прочно вошла в политическую повестку большинства стран мира еще несколько десятилетий назад. Осознание угроз загрязнения окружающей среды и изменения климата для биологического разнообразия планеты и самого существования человечества побудило многие государства создать нормативно-правовую базу для защиты климата на национальном и наднациональном уровне. В частности, в 1997 году был принят Киотский протокол (дополнение к Рамочной конвенции ООН об изменении климата), а в 2015 году ему на смену пришло Парижское соглашение, которое подписали 195 стран. Соглашение предполагает, что его участники приложат все усилия для снижения эмиссии CO2, чтобы достичь общей цели – не допустить повышения средней глобальной температуры более, чем на 1,5˚С. Рубеж в 2˚С считается критическим: такое потепление приведет к повышению уровня мирового океана и затоплению прибрежных районов, учащению экстремальных волн жары, засухам, лесным пожарам, неурожаю, голоду, росту смертности от жары и так далее.
Во многих странах уже приняты или как минимум разработаны планы, призванные обеспечить достижение целей Парижского соглашения: «план Байдена» в США предполагает достижения нулевой эмиссии к 2050 году, власти Китая планируют достичь пиковых выбросов CO2 к 2030 году, а к 2060 — углеродной нейтральности. В декабре 2019 года Еврокомиссия представила т.н. «зеленую сделку» (The European Green Deal), согласно которой Европейский союз должен сократить эмиссию парниковых газов на 55% к 2030 году, а климатической нейтральности – к 2050, однако некоторые европейские страны ставят еще более амбициозные цели: так, Германия планирует к 2030 году снизить эмиссию на 65% и стать углеродно нейтральной уже к 2045. Россия, будучи одним из мировых лидеров по эмиссии CO2, тоже присоединилась к Парижскому соглашению, однако указ президента 2020 года и «Стратегия долгосрочного развития России с низким уровнем выбросов парниковых газов до 2050 года» 2021 года предполагают сокращение парниковых газов к 2030 году лишь до 70% (т.е. только на 30% относительно уровня 1990 г.), а к 2050 г. – на 80%, что не позволяет выполнить обязательства Парижского соглашения, а напротив, предполагает некоторое увеличение эмиссии.
Даже на фоне углубления раскола между Россией и Западом после 2014 года лидеры западных стран продолжали использовать климатическую повестку для поиска точек соприкосновения с Москвой, подчеркивая, что изменение климата является одной из первостепенных глобальных проблем и реальным вызовом, преодоление которого, несомненно, требует объединения усилий. Как оказалось, попытки апеллировать к здравому смыслу Кремля были тщетными.
24 февраля 2022 года началась война, которая ежедневно уносит жизни мирных людей, разлучает семьи, разрушает гражданскую и критическую инфраструктуру в Украине. Но, помимо этого, война оказывает прямое или опосредованное влияние на экологическую ситуацию и климатическую политику во многих странах, это влияние может иметь максимально разрушительные и долгосрочные последствия. Можно выделить как минимум три основных группы таких последствий:
1. В первую очередь, это ущерб, который возникает непосредственно в зоне боевых действий. Анализу этих последствий посвящен один из материалов журнала, кроме того, о них подробно рассказывали украинские и российские экологи в недавно опубликованном материале экологического издания «Кедр.медиа» и нескольких публикациях издания «Новая газета. Европа». Последствия военных действий для окружающей среды отслеживает и фиксирует рабочая группа UWEC. Боевые действия – обстрелы и бомбардировки, перемещения тяжелой техники, строительство оборонительных сооружений, подрывы плотин – ведут к разрушению экосистем и природных ландшафтов, лесным пожарам, массовой гибели животных. Военные действия в акватории Черного моря предположительно привели к гибели сотен дельфинов и другой фауны. Вследствие уничтожения производств происходит утечка химических веществ, которые наряду с топливом и токсичными боеприпасами загрязняют почвы и отравляют водоемы, риск загрязнения существует и для многих соседних стран. Сохраняется угроза разрушения объектов ядерной энергетики и применения ядерного оружия, что может привести к распространению радиоактивного заражения на территории европейских государств и российских регионов. Можно констатировать, что военные действия в Украине уже причинили масштабный и, возможно, необратимый вред природе, превратив большую часть страны в зону экологической катастрофы.
2. Последствия для европейской климатической и энергетической политики в краткосрочной и долгосрочной перспективе. Европейская зеленая сделка — в высшей степени амбициозная стратегия, призванная сделать Европу «первым климатически нейтральным континентом», при этом сохранив конкурентоспособность промышленности, занятость, биоразнообразие на основе экономики 3R и использования передовых технологий. Подобные цели требуют масштабного финансирования: инвестиционный план, являющийся финансовой опорой этого проекта, должен в течение десяти лет мобилизовать не менее 1 трлн евро для осуществления справедливой зеленой трансформации и поддержки наиболее затронутых регионов. Кроме того, на нужды «зеленой трансформации» будут направлены 37% расходов фонда восстановления ЕС NextGenerationEU (30% которого будет привлечена через «зеленые облигации»), а также треть семилетнего бюджета ЕС. Тем не менее, не факт, что этих средств будет достаточно.
Помимо собственно декарбонизации «зеленая сделка» направлена на снижение зависимости ЕС от импорта ископаемого энергосырья через развитие возобновляемой энергетики и повышение энергоэффективности. В первую очередь речь идет о снижении зависимости от основного поставщика – России. Об этой проблеме и необходимости строительства «энергетического союза» в Европе заговорили в 2010 году – после газового кризиса 2009, а затем в 2015 году, после очевидного размежевания с Россией в 2014, было объявлено о его создании, на деле же ЕС продолжил реализацию прежних проектов, направленных на решение извечной энергетической трилеммы «устойчивость-безопасность-доступность». Спустя семь лет 40% потребляемого в ЕС газа, 27% импорта нефти и 46% угля все еще поступали из России. С началом войны в Украине ключевым поставщиком энрегоносителей в страны Евросоюза оказалось государство-агрессор. Не станем вновь повторять упреки в адрес европейских политиков, многие годы предпочитавших простые решения, и лоббистов, приучивших Европу к «токсичной» энергетике, которая замедляла процессы зеленой трансформации и делала зависимые страны легким объектом потенциального шантажа – так или иначе, после 24 февраля Европа оказалась в максимально уязвимом положении.
Вооруженное вторжение в Украину сопровождалось началом «энергетической войны»: в марте остановились поставки по газопроводу «Ямал-Европа», Россия ввела порядок продажи газа за рубли, а затем прекратила поставки в Польшу и Болгарию, «Северный поток-1» функционировал, используя лишь одну из шести турбин, Газпром то прерывая, но увеличивая поставки, продолжал газовый шантаж; наконец, диверсия на обоих «Северных потоках» вывели газопровод из строя. В свою очередь, Еврокомиссия в марте представила позднее доработанный план REPowerEU, призванный (все-таки) прекратить зависимость Евросоюза от российских ископаемых энергоносителей; он предполагает максимальное сокращение импорта газа до конца текущего года и полный отказ от него до конца десятилетия. Принятый в апреле пятый пакет санкций ввел эмбарго на поставки российского угля с августа, введенный в июне шестой пакет включал полный запрет на импорт российской сырой нефти, доставленной морским путем, и продуктов нефтепереработки, а октябрьский восьмой пакет сохранил запрет на морские перевозки нефти, а кроме того, установил потолок цен на российскую нефть.
В этих обстоятельствах европейские цены на электроэнергию, напрямую зависящие от цен на газ, достигли рекордно высокого уровня: по данным Eurostat, в августе 2022 года цена на электроэнергию для конечного потребителя в ЕС оказалась на 35% выше, чем годом ранее. На это Европа ответила сокращением энергопотребления, временным ограничением доходов энергетических компаний, не использующих газ, и введением «взноса солидарности» со сверхприбыли компаний нефтегазового и угольного секторов. Эти меры должны обеспечить сокращение счетов за электричество, а вырученные средства будут использованы для поддержки потребителей и компаний, сокращающих потребление или инвестирующих в зеленую энергию.
Энергетический кризис неизбежно повлек за собой рост инфляции в еврозоне: в октябре ее средний уровень достиг 10,7%, при этом в ряде стран он был существенно выше, так, в Литве он составил 22%. Руководительница МВФ Кристалина Георгиева в своём недавнем интервью назвала «битву с инфляцией» «приоритетом номер один» и предрекла как минимум половине стран еврозоны рецессию, то есть сокращение ВВП на протяжении двух кварталов подряд. ЕС удалось заполнить подземные газохранилища на 93%, однако глава МВФ скептически оценивает шансы справиться с этой задачей столь же успешно в 2023 году и полагает, что он будет труднее 2022. Ее точку зрения разделяет Татьяна Митрова, научный сотрудник Центра глобальной энергетической политики Колумбийского университета.
Продолжающийся кризис, инфляция, снижение благосостояния и ужесточение мер экономии создают благодатную почву для конфликтов. На наднациональном уровне это создает определенную угрозу солидарности: европейская энергетика — это по-прежнему лоскутное одеяло, сотканное из национальных энергетических систем с разными возможностями и запросами. Так, Венгрия, Чехия и Словакия выступили против нефтяного эмбарго, а Греция, Мальта и Кипр – против запрета морских перевозок российской нефти; Литву не устроило предложение о перераспределении сверхдоходов энергетических компаний, поскольку она не производит, а импортирует большую часть электричества, и эта мера не позволит ей снизить цены для конечного потребителя, более того, она может спровоцировать сокращение производства и дефицит электроэнергии, болезненный для импортера. На национальном уровне энергетический кризис и его последствия вызывают социальные протесты: крупные манифестации против повышения цен на газ и электричество прошли в Праге, Берлине, Дрездене, Брюсселе, Лейпциге и многих других городах Европы. Наконец, сложившаяся ситуация спровоцировала множество внутриполитических противостояний и создала поводы для политических спекуляций: литовские «зеленые» обвиняют власти города в том, что строительство Вильнюсской когенерационной электростанции не было закончено в срок, в результате чего этой зимой единственным доступным способом снижения расходов населения стало сжигание топочного мазута, которое значительно повышает уровень загрязнения воздуха. Позиции правящего кабинета ФРГ раскололись из-за недавнего предложения министра финансов Линднера (СвДП) начать добычу сланцевого газа с применением фрекинга – технология гидроразрыва пласта законодательно запрещена в Германии по экологическим соображениям – и т.д.
Что же происходит с реализацией целей «зеленой сделки» в Европе? В краткосрочной перспективе «устойчивость» явно проигрывает «доступности» и «безопасности», страны зачастую идут на вынужденные шаги, которые явно противоречат общей концепции зеленого поворота (но годятся для умиротворения социальных волнений), и проблема куда масштабнее, чем сжигание мазута в Вильнюсе. Не только Европа, но и весь мир переживает ренессанс угля, самого грязного с точки зрения эмиссии парниковых газов топлива. Великобритания продлила сроки работы четырех угольных энергоблоков двух электростанций, период эксплуатации угольных станций также увеличили Австрия, Чехия, Нидерланды, Греция и Польша. Германия, еще недавно твердо намеревавшаяся полностью отказаться от угольной электрогенерации к 2030 году, теперь приняла «горькое, но необходимое для экономии газа» решение возобновить использование уже выведенных из эксплуатации станций, работающих на каменном угле, а также продлить работу двух буроугольных электростанций до 2024 года. Очевидно, что этот тренд вызовет дополнительную эмиссию, которая с большой вероятностью сделает невозможной реализацию действующего европейского сценария декарбонизации. Кроме того, Германия отложила вывод из эксплуатации двух атомных станций, оставив их в качестве резервных до апреля 2023 года. Несмотря на то, что это не окажет никакого влияния на эмиссию CO2, этот шаг вновь отдаляет страну от полного отказа от атомной энергетики, которого германское нуклеарофобное общество последовательно добивалось с 2000 года. Франция, напортив, провозгласила ядерный ренессанс и планирует построить 14 новых АЭС к 2050 году.
Энергетический кризис влечет за собой и другие, менее очевидные экологические последствия. Так, власти нескольких федеральных земель ФРГ были вынуждены повысить допустимые нормы содержания фосфатов в сточных водах, поскольку каждое второе очистное сооружение испытывает острый дефицит реагентов, применяемых для их (фосфатов) удаления. Производство этих реагентов энергоемко, и в Европе оно стало очень дорогим. Повышение концентрации фосфатов в реках и их попадание в море может привести к разрастанию водорослей, которые создадут угрозу для других видов флоры и фауны.
Нарушение из-за войны традиционных цепочек поставок несомненно создает дополнительные риски для успешной реализации «зеленой сделки», это касается импортируемых из России, Беларуси и Украины цветных металлов, от которых напрямую зависит развитие всех низкоуглеродных технологий, удобрений и других сырьевых товаров. Кроме того, война косвенно угрожает биологическому разнообразию ЕС из-за роста вырубки лесов в цепочке поставок и расширения сельскохозяйственных угодий, что может привести к деградации экосистем.
Тем не менее, можно предположить, что «зеленая сделка» не исчезнет из европейской политической повестки, напротив, в средне- и долгосрочной перспективе Евросоюз с еще большим энтузиазмом вернется на путь декарбонизации, приоритетной целью которой на данном этапе является не столько защита климата, сколько преодоление зависимости от импорта российских ископаемых энергоносителей. План REPowerEU предполагает существенное повышение энергоэффективности, диверсификацию поставок энергоресурсов и интенсификацию развития ВИЭ и других зеленых технологий в Европе. Определенные шаги в этом направлении делаются уже сейчас: так, в августе восемь государств Балтийского моря (Германия, Дания, Польша, Литва, Латвия, Эстония, Швеция и Финляндия) подписали декларацию о сотрудничестве в сфере офшорной ветрогенерации, которая предполагает наращивание мощностей с 2,8 до 19,6 ГВт к 2030 году, а 12 сентября министры энергетики стран-членов The North Seas Energy Cooperation (NSEC) при участии Еврокомиссии договорились об увеличении мощности ветропарков Северного моря до 260 ГВт к 2050. Кроме того, 27 октября в ЕС был принят закон, запрещающий продажу новых не-электрических автомобилей (с бензиновыми или дизельными двигателями) после 2035 года. Очевидно, реализация этих планов потребует укрепления европейской солидарности и вовлечения в зеленую трансформацию максимального числа третьих стран.
3. Наконец, третий блок последствий отражает ситуацию в России. Начало войны ознаменовалось для России не только разрывом связей с многолетними партнерами в сфере энергетики и климата, которые превратились в «недружественные государства», санкциями, изоляцией и самоизоляцией, но и заметным ужесточением репрессий и усилением давления на гражданское общество, а также окончательным разрушением институтов и государственной системы. Все это радикальным образом изменило положение страны в международной экологической и климатической системе координат.
В последние годы «зеленая» тематика была достаточно популярной в России и, играя определенную роль в формировании международного имиджа страны, постоянно появлялась в официальной повестке. Было опубликовано несколько экспертных докладов, которые анализировали состояние мирового климата и предлагали сценарии формирования российской экологической политики и оценивали возможности развития российской экономики в грядущей низкоуглеродной реальности. Так, в 2020 году был представлен коллективный доклад «Зеленый поворот», а весной 2021 года проект зеленой трансформации России, подготовленный НИУ ВШЭ. Учитывая нарушение связей между экспертным сообществом и российскими политическими элитами, трудно сказать, в какой степени эти наработки были использованы на практике. В целом же позиции России по поводу декарбонизации были достаточно объективно артикулированы в рамках международной конференции, проведенной весной 2021 года НИУ ВШЭ. «У правительства России никакого желания идти путем декарбонизации нет,» – констатировала тогда Татьяна Митрова, — «этот термин даже не упоминается в утвержденной Энергетической стратегии РФ до 2035 года». Основной целью было «придумать, как сохранить экспорт в условиях, когда все крупные покупатели российского углеводородного сырья в Европе и Азии к 2050-2060-м годам собираются от него отказаться». Россия меняла свои позиции по климатическим вопросам, скорее реагируя на развитие глобальной повестки, чем реализуя самостоятельную политику. Бизнес в большей степени осознавал актуальность происходящих изменений, в том числе на фоне появления в рамках «зеленой сделки» пограничного компенсационного углеродного механизма ЕС (CBAM). После начала вторжения в Украину позиции России и в глобальной торговле, и на международной политической арене изменились, и многие былые стимулы оставаться в «зеленой» повестке утратили всякий смысл, ведь никакая прогрессивная климатическая риторика не поможет скрыть варварства военных преступлений.
Вот что говорят по этому поводу эксперты экологического объединения «Беллона»: «Декларируемые Россией национальные цели в рамках Парижского соглашения никогда не были амбициозными, а их достижение в основном полагалось на пересчёт способности российских лесов поглощать углерод, а не на существенное снижение выбросов парниковых газов. В последние несколько лет климатические программы стали появляться у большинства крупных компаний, но это было в основном связано с необходимостью конкурировать на мировом рынке, а не с искренним желанием снизить влияние на изменение климата. После начала войны декларируемые климатические цели не были отменены или изменены, но они совсем неамбициозны. По сути, для их достижения никаких усилий ни компаниям, ни государству прикладывать не придётся.
А вот на климатические проекты отдельных компаний, которые самостоятельно декларировали свои цели и пытались их достичь (как из конкурентных соображений, так и из соображений климатической ответственности), война сильно повлияла. Многие западные компании, у которых, как правило, были собственные климатические программы, ушли из России. Их место занял российских бизнес без климатических амбиций и без финансовых возможностей на их реализацию».
Главный редактор журнала «Экология и право» Ангелина Давыдова полагает, что в последние годы появились понимающие люди, и «зеленая» тема очень продвинулась. «Конечно, внешнее давление в виде перспектив введения CBAM было ключевым, но были и эксперты, исследователи и чиновники, осознававшие важность «зеленой» повестки для экономики. Бизнес начинал заниматься (или по крайне мере говорил об этом) этим вопросом не только из-за давления CBAM, он осознавал, что это необходимо для его репутации и будущего в целом. Кроме того, была мотивация заниматься климатом в качестве «зеленой дипломатии», чтобы оставались какие-то нейтральные темы для международного сотрудничества. И теперь очень грустно, что все это похоронено – как и многие другие начинания. Сейчас есть два уровня: один уровень – это то, что официально говорят («мы остаемся в климате, остаемся в Парижском соглашении, климат для нас — важная тема», Путин даже упомянул климат в своей «валдайской речи»), другое дело – уровень практики, и практику очень тяжело оценить, слишком мало времени прошло, пока ничего формально не отменили, единственное, что уже точно перенесли – это план реализации Стратегии долгосрочного низкоуглеродного развития, его в этом году должны были сделать, но перенесли на следующий год, остальное все вроде бы формально существует, стратегии разрабатываются, но непонятно, как это все будет реализовываться на практике, насколько все это откатится, притом что возникнут проблемы с доступом к технологиям, с «зелеными» финансами, еще много с чем. Даже сейчас сохраняются попытки поддерживать разговор на зеленую тематику на встречах со странами БРИКС, Китаем, другими «дружественными» странами». Но опять-таки, какая будет реальность в условиях международной изоляции, в условиях экономических и технологических сложностей — большей вопрос. Ну и в целом, условия ведущейся войны, условия давления на активистов, экспертов, независимых исследований — создают совсем другой климат, не слишком благоприятный для вопросов низкоуглеродного и «зеленого» развития».
Подмена конституционного порядка полностью непрозрачным мафиозным механизмом, который делает возможными практически любые злоупотребления, в том числе в сфере природоохраны и эксплуатации природных ресурсов, может повлечь за собой непоправимые последствия для экологии России. Многие представители российской политической элиты находятся в принципиально иной архаичной, потребительской парадигме восприятия окружающей среды и места человека в природе. В условиях, когда природоохранные НКО признаются иностранными агентами (WWF и Greenpeace неоднократно требовали признать иноагентами, но пока этого не произошло), а экологические активисты подвергаются репрессиям, защищать природу от произвола становится все труднее. В результате объект всемирного природного наследия ЮНЕСКО заповедник «Остров Врангеля» может стать полигоном (кстати, сотрудничество ученых по Арктике тоже приостановилось из-за войны, что создает дополнительные риски для экосистемы региона), байкальские леса оказались под угрозой вырубки, а на уникальном плато Лагонаки в Кавказском заповеднике может быть построена горнолыжная трасса.
«Беллона»: «После начала войны в Украине Экологическое объединение «Беллона», проработав в России 28 лет, приняло решение о приостановке деятельности и последующем закрытии своих офисов в Санкт-Петербурге и Мурманске. Мы были вынуждены это сделать в условиях военной цензуры, когда любое упоминание войны стало незаконным и преследуемым. «Беллона» не могла не осудить незаконное жестокое вторжение России в Украину. Война – это не только страшная человеческая трагедия, но и катастрофа для окружающей среды и всего живого. Однако распространение правдивой научно обоснованной информации об окружающей среде остаётся одной из наших главных задач. Поэтому «Беллона» будет продолжать писать об экологических проблемах России и мира на своих русскоязычных ресурсах www.bellona.ru, https://t.me/ecobellona».
Ангелина Давыдова: «В России еще остаются НКО, экологическая сфера пока не опустела. Много что делает Greenpeace, много чего делают Татьяна Честина и ЭКА, как ни странно, в стране проходят протестные экологические кампании».
«Беллона»: «Экологические проблемы во время ведения военных действий никуда не исчезнут и даже, возможно, будут усугубляться. Попытки упростить или даже упразднить экологическую экспертизу предпринимаются давно и продолжаются после начала войны. Об изменениях в лесной политике можно почитать в нашем новом журнале.
А вот перспективы строительства мусоросжигательных заводов совсем не ясны. «РТ-Ивест» — компания, продвигающая строительство мусоросжигательных заводов в России, в результате санкций столкнулись с проблемой поставки оборудования на свои заводы, что может привести к переносу сроков сдачи объектов или их отмене. До сих пор неизвестно, будут ли поставлены необходимые технологии, будет ли изменен проект строительства завода в Казани, будет ли проведена новая экологическая экспертиза. У экологов есть опасения по поводу изменения проекта и установки устаревших технологий, что может привести к масштабному загрязнению окружающей среды и росту онкологических заболеваний. Но, скорее всего, большинство запланированных МСЗ не будут построены».
Ангелина Давыдова: «Очень много экологического законодательства откручивается назад. В частности, в области государственной и общественной экоэкспертизы, стандартов, сертификации, введения НДТ, все рвутся откатить законодательство по ООПТ, с тем чтобы везде и все можно было застроить – просто, быстро и без всякой экспертизы. По транспорту очень откатили стандарты – теперь в России можно производить автомобили класса «Евро-0»».
Очевидно, что и сама война, и российский политический режим, продуктом которого она является, сегодня представляют угрозу не только тем, кто страдает от боевых действий здесь и сейчас, но и благополучию всей планеты, самой жизни и качеству жизни многих поколений. Это война ископаемого – во всех отношениях – мира с зеленым миром будущего.
Кредит: Ссылка на источник
